1972 года рождения, Коренной гуковчанин. По образованию юрист. Увлечения: поэзия, проза, изобразительное искусство. Пишет около 30 лет, но всё не было финансовой возможности для издания. Сейчас все, как известно, издаются за свой счет и это не зазорно. Любимые темы: конфликты в обществе и в человеке. Противоречия между мечтами и жизнью, желаемым и действительным, идеальным и материальным. Между миром горним и миром дольним.
Железо и слово
Андрей Максимович шел по старому потрескавшемуся асфальту, по знакомой дороге, вдоль поля. День был тёплый и приятный. Осенний, сентябрьский день, когда ни холодно, ни жарко, когда так приятно просто гулять, поднимая с земли желтые опавшие листья. Шел и про себя повторял какие-то стихи. Он любил их больше всего на свет. Дорога шла на старую шахту, где работали в своё время многие его знакомые. — Интересно работает она сейчас или нет, — подумал Андрей Максимович. В городе была реструктуризация, и многие шахты были закрыты, хотя какие-то ещё работали, и он решил пройтись проверить, а заодно прогуляться. Проходя вдоль знакомых мест, он заметил, что многое как было, так и осталось. Те же деревья, трава, покосившийся забор и даже трещины на асфальте напоминали о себе как старые знакомые.
Он подходил к знакомому месту, где забор кончался и начинал виднеться шахтный ствол, крупное сооружение с которого начинается любая шахта. Вертикальная стальная коробка, а на ней огромное колесо, которое на тросе поднимает и опускает в шахту людей и грузы. Он вырисовывался на фоне неба своими острыми гранями и резко диссонировал с окрестным ландшафтом, задавая ему пугающий драматизм. — Ну, где же он, где же? — подумал Андрей Максимович и наконец, увидел. Над желто-красными деревьями виднелся ржавый остов, с которого даже огромное колесо сняли. Всё было ясно. Дальше идти не было смысла. Если уж это сооружение не работает, значит — всё кончено. Но он еще немного прошёлся, уж очень было приятно идти, осенним, теплым днем, и заметил, как чуть поодаль, где был переезд, убрали даже рельсы. Да. Там, где закрывали шахты, ушлые люди быстро демонтировали оставшиеся сооружения на лом и тут же распродавали. И когда из-за деревьев показалось крупное здание комбината, всё стало окончательно ясно. Черными провалами пустых глазниц смотрел на него череп мёртвого сооружения. Даже окон не было…. Да. Шахты больше нет. А ведь когда-то здесь кипела бурная деятельность. Шахтеры выходили из шахты, и говорят, их даже иногда встречали цветами, когда те давали план. Где всё это? Андрей Максимович вспомнил, как один из них как-то пренебрежительно посмеялся над ним и стихами что так любил Андрей Максимович, мол, вот смотри, что в жизни главное, цеха, вагонетки, колеса, а не стишки. — Интересно, где он сейчас? — Совсем недавно на месте другой закрытой шахты, открыли… новое кладбище. Наверное, теперь там он там. Ну, куда-то же надо девать старых шахтеров, как старое железо в лом. Нету шахт, нету людей. Шахты закрыли, шахтеров зарыли. Да, время стирает всё.
Так шёл Андрей Максимович и грустно размышлял. Но день был такой хороший, и на душе было всё же так тепло и приятно, что под мерный ритм шагов в его памяти опять вспыли стихи. Стихи о луне, цветах, и ещё о чем-то смутном, что и выразить трудно. Это были стихи далёкого поэта, который много веков назад написал их.
Андрей Максимович присел на лавочку, что одиноко стояла вдоль аллеи, достал томик стихов и стал про себя тихо спокойно читать, не догадываясь, что сейчас, в этом месте, осенним, теплым вечером, поэзия торжествовала свою победу над материальным, бренным миром техники и стали. Некогда стальная шахта превратилась в пыль перед красивым словом поэта. Да. Все эти домны, колеса, шахты, имеют свой конец, а хрупкая поэзия о луне и цветах, идет сквозь века и не стареет. И пока живет человечество, она жива. Да, время стирает всё. Но… только не стихи. Странно. Но это было именно так.
Андрей Максимович шел по старому потрескавшемуся асфальту, по знакомой дороге, вдоль поля. День был тёплый и приятный. Осенний, сентябрьский день, когда ни холодно, ни жарко, когда так приятно просто гулять, поднимая с земли желтые опавшие листья. Шел и про себя повторял какие-то стихи. Он любил их больше всего на свет. Дорога шла на старую шахту, где работали в своё время многие его знакомые. — Интересно работает она сейчас или нет, — подумал Андрей Максимович. В городе была реструктуризация, и многие шахты были закрыты, хотя какие-то ещё работали, и он решил пройтись проверить, а заодно прогуляться. Проходя вдоль знакомых мест, он заметил, что многое как было, так и осталось. Те же деревья, трава, покосившийся забор и даже трещины на асфальте напоминали о себе как старые знакомые.
Он подходил к знакомому месту, где забор кончался и начинал виднеться шахтный ствол, крупное сооружение с которого начинается любая шахта. Вертикальная стальная коробка, а на ней огромное колесо, которое на тросе поднимает и опускает в шахту людей и грузы. Он вырисовывался на фоне неба своими острыми гранями и резко диссонировал с окрестным ландшафтом, задавая ему пугающий драматизм. — Ну, где же он, где же? — подумал Андрей Максимович и наконец, увидел. Над желто-красными деревьями виднелся ржавый остов, с которого даже огромное колесо сняли. Всё было ясно. Дальше идти не было смысла. Если уж это сооружение не работает, значит — всё кончено. Но он еще немного прошёлся, уж очень было приятно идти, осенним, теплым днем, и заметил, как чуть поодаль, где был переезд, убрали даже рельсы. Да. Там, где закрывали шахты, ушлые люди быстро демонтировали оставшиеся сооружения на лом и тут же распродавали. И когда из-за деревьев показалось крупное здание комбината, всё стало окончательно ясно. Черными провалами пустых глазниц смотрел на него череп мёртвого сооружения. Даже окон не было…. Да. Шахты больше нет. А ведь когда-то здесь кипела бурная деятельность. Шахтеры выходили из шахты, и говорят, их даже иногда встречали цветами, когда те давали план. Где всё это? Андрей Максимович вспомнил, как один из них как-то пренебрежительно посмеялся над ним и стихами что так любил Андрей Максимович, мол, вот смотри, что в жизни главное, цеха, вагонетки, колеса, а не стишки. — Интересно, где он сейчас? — Совсем недавно на месте другой закрытой шахты, открыли… новое кладбище. Наверное, теперь там он там. Ну, куда-то же надо девать старых шахтеров, как старое железо в лом. Нету шахт, нету людей. Шахты закрыли, шахтеров зарыли. Да, время стирает всё.
Так шёл Андрей Максимович и грустно размышлял. Но день был такой хороший, и на душе было всё же так тепло и приятно, что под мерный ритм шагов в его памяти опять вспыли стихи. Стихи о луне, цветах, и ещё о чем-то смутном, что и выразить трудно. Это были стихи далёкого поэта, который много веков назад написал их.
Андрей Максимович присел на лавочку, что одиноко стояла вдоль аллеи, достал томик стихов и стал про себя тихо спокойно читать, не догадываясь, что сейчас, в этом месте, осенним, теплым вечером, поэзия торжествовала свою победу над материальным, бренным миром техники и стали. Некогда стальная шахта превратилась в пыль перед красивым словом поэта. Да. Все эти домны, колеса, шахты, имеют свой конец, а хрупкая поэзия о луне и цветах, идет сквозь века и не стареет. И пока живет человечество, она жива. Да, время стирает всё. Но… только не стихи. Странно. Но это было именно так.
Отъезд
Несколько дней назад Сергей получил по телефону от знакомых предложение, непростое, уехать в другой город, далеко от тех мест, где он жил, на работу, насовсем. Недолго думая, он отклонил для себя это предложение. Но звонки продолжались, знакомые Сергея видимо нуждались в нём, и искушали его, но он отказывался — Ну, как это, большую часть жизни провел здесь, и вдруг взять всё бросить? Начинать сначала? Да я уже и не молодой. Нет, тяжело это, а с другой стороны… Городок маленький, соц. перспективы не ахти какие, зарплата маленькая и всё прочее… — думал Сергей. Запали в душу человеку сомнения.
Сидя за компьютером, Сергей решил узнать, что это за место такое, куда его приглашают. Это оказался весьма крупный город, областной центр: большие здания, крупные предприятия, и т. д. И социальные перспективы там, конечно же, имелись. В большом городе работы хватает. Глядя на крупные промышленные объекты, Сергей почувствовал холодок по спине. Что-то пугающее было в этих огромных зданиях. Но поисковик выдал еще один населённый пункт с похожим названием, и Сергей обомлел, это был трогательный, маленький, провинциальный городок, такой как тот, в котором он жил. Маленький и уютный. И Сергей не заметил, как залюбовался им. И далее сидя за компьютером, изучая будущее место жительства и работы, он чаще смотрел не столько на крупный центр, сколько на этот самый маленький провинциальный городок.
Ещё с некоторых пор Сергей заметил, как подолгу сидит у телефона, и смотрит на циферблат, думая набирать ли ему тот самый номер, что искушает его новым будущим, и всё не решается. В общем, одолели человека сомнения, а в душе поселились тревога и печаль, и вот чтобы их развеять Сергей решил пройтись по родному городу, погулять, чего он давно уже не делал, а всё собирался, да времени не было.
И вот проходя мимо такой знакомой и родной школы, где он учился, он заметил, что там совсем нет привычного оживления и знакомого пейзажа. Здание школы давно приспособили под какое-то административное учреждение, а такой замечательный вид за школой, что был ранее, исчез. Огромный пустырь, что был рядом с ней и открывал грандиозный вид на огромное пятиэтажное здание детской поликлиники, что возвышалось вдали над пустырем как будто крепость, застроили. Там теперь стоит новый квартал из небольших, но современных трёхэтажек. И никакой крепости. А ранее взору открывался огромный дом из белого кирпича. Тот дом глядел на южную сторону, навстречу идущим в школу детям, и сиял своей белизной на солнце. Это была величественная картина. Возможно, кто-то сказал бы что, в этом нет ни чего особенного, и, наверное, был бы прав, но ведь нам так свойственно любить все то, что окружает нас с детства. Сколько Сергей помнил себя, столько он помнил и этот вид, когда шёл в школу. Но вот, пустырь застроили. И в общем-то, не плохими домами, но… это были другие дома, не из его прошлого, а значит чужие. Да, ему нравились пустыри в городской черте. Они давали масштабный вид. Ощущение простора и свободы. Пустырей было много, но их почти все застроили и вместо простора и свободы Сергей ощутил тесноту.
В городе были места и менее масштабные, но не менее любимые, и вот бродя по родному городу и борясь с сомнениями, Сергей обнаружил что, и эти места уже не узнать. Что-то застроили, что-то перестроили. Да, город должен расти, время идет вперёд. Но, ведь это уже… не моё — Эх, лишь бы мой двор оставался прежний. — подумал он.
Еще Сергей любил поля. Одно из них было прямо у его дома, и когда он шел по своей улице, оно напоминало ему море, а улица городскую набережную, и пшеница на ветру колыхалась как волны. Это было безумно красиво особенно летним вечером на закате. А зимой море замерзало и сияло на закате лиловым. Но, вот прошло время, и море отступило. На его месте появились острова застроек, а со временем они превратились в частные дома, огороженные высоким забором, и Сергей снова почувствовал себя неуютно и тесно. И в эту секунду он понял, что всё, что он так любил в городе, всё, что было ему так дорого, больше не существует. Это был чужой город. Можно было собирать чемоданы.
P.S. Автобус остановился на тихой улице. С шипением отворились двери старого «пазика» которых уже почти и не встретишь в крупных городах, и Сергей ступил ногой прямо в небольшую лужу и как ни странно почувствовал какое-то знакомое чувство тепла и умиротворения, которое он знал с детства. Пройдя несколько метров, он увидел, как во дворе на лавочке, сидела бабуля, погруженная в космическое, провинциальное спокойствие и глядела куда-то вперёд, а рядом в таком же космическом забытьи сидела кошка. Казалось они медитируют. Так, приветливо и спокойно встретил тихий, маленький, провинциальный городок своего нового жителя.
Несколько дней назад Сергей получил по телефону от знакомых предложение, непростое, уехать в другой город, далеко от тех мест, где он жил, на работу, насовсем. Недолго думая, он отклонил для себя это предложение. Но звонки продолжались, знакомые Сергея видимо нуждались в нём, и искушали его, но он отказывался — Ну, как это, большую часть жизни провел здесь, и вдруг взять всё бросить? Начинать сначала? Да я уже и не молодой. Нет, тяжело это, а с другой стороны… Городок маленький, соц. перспективы не ахти какие, зарплата маленькая и всё прочее… — думал Сергей. Запали в душу человеку сомнения.
Сидя за компьютером, Сергей решил узнать, что это за место такое, куда его приглашают. Это оказался весьма крупный город, областной центр: большие здания, крупные предприятия, и т. д. И социальные перспективы там, конечно же, имелись. В большом городе работы хватает. Глядя на крупные промышленные объекты, Сергей почувствовал холодок по спине. Что-то пугающее было в этих огромных зданиях. Но поисковик выдал еще один населённый пункт с похожим названием, и Сергей обомлел, это был трогательный, маленький, провинциальный городок, такой как тот, в котором он жил. Маленький и уютный. И Сергей не заметил, как залюбовался им. И далее сидя за компьютером, изучая будущее место жительства и работы, он чаще смотрел не столько на крупный центр, сколько на этот самый маленький провинциальный городок.
Ещё с некоторых пор Сергей заметил, как подолгу сидит у телефона, и смотрит на циферблат, думая набирать ли ему тот самый номер, что искушает его новым будущим, и всё не решается. В общем, одолели человека сомнения, а в душе поселились тревога и печаль, и вот чтобы их развеять Сергей решил пройтись по родному городу, погулять, чего он давно уже не делал, а всё собирался, да времени не было.
И вот проходя мимо такой знакомой и родной школы, где он учился, он заметил, что там совсем нет привычного оживления и знакомого пейзажа. Здание школы давно приспособили под какое-то административное учреждение, а такой замечательный вид за школой, что был ранее, исчез. Огромный пустырь, что был рядом с ней и открывал грандиозный вид на огромное пятиэтажное здание детской поликлиники, что возвышалось вдали над пустырем как будто крепость, застроили. Там теперь стоит новый квартал из небольших, но современных трёхэтажек. И никакой крепости. А ранее взору открывался огромный дом из белого кирпича. Тот дом глядел на южную сторону, навстречу идущим в школу детям, и сиял своей белизной на солнце. Это была величественная картина. Возможно, кто-то сказал бы что, в этом нет ни чего особенного, и, наверное, был бы прав, но ведь нам так свойственно любить все то, что окружает нас с детства. Сколько Сергей помнил себя, столько он помнил и этот вид, когда шёл в школу. Но вот, пустырь застроили. И в общем-то, не плохими домами, но… это были другие дома, не из его прошлого, а значит чужие. Да, ему нравились пустыри в городской черте. Они давали масштабный вид. Ощущение простора и свободы. Пустырей было много, но их почти все застроили и вместо простора и свободы Сергей ощутил тесноту.
В городе были места и менее масштабные, но не менее любимые, и вот бродя по родному городу и борясь с сомнениями, Сергей обнаружил что, и эти места уже не узнать. Что-то застроили, что-то перестроили. Да, город должен расти, время идет вперёд. Но, ведь это уже… не моё — Эх, лишь бы мой двор оставался прежний. — подумал он.
Еще Сергей любил поля. Одно из них было прямо у его дома, и когда он шел по своей улице, оно напоминало ему море, а улица городскую набережную, и пшеница на ветру колыхалась как волны. Это было безумно красиво особенно летним вечером на закате. А зимой море замерзало и сияло на закате лиловым. Но, вот прошло время, и море отступило. На его месте появились острова застроек, а со временем они превратились в частные дома, огороженные высоким забором, и Сергей снова почувствовал себя неуютно и тесно. И в эту секунду он понял, что всё, что он так любил в городе, всё, что было ему так дорого, больше не существует. Это был чужой город. Можно было собирать чемоданы.
P.S. Автобус остановился на тихой улице. С шипением отворились двери старого «пазика» которых уже почти и не встретишь в крупных городах, и Сергей ступил ногой прямо в небольшую лужу и как ни странно почувствовал какое-то знакомое чувство тепла и умиротворения, которое он знал с детства. Пройдя несколько метров, он увидел, как во дворе на лавочке, сидела бабуля, погруженная в космическое, провинциальное спокойствие и глядела куда-то вперёд, а рядом в таком же космическом забытьи сидела кошка. Казалось они медитируют. Так, приветливо и спокойно встретил тихий, маленький, провинциальный городок своего нового жителя.
Мадагаскар
Мадагаскар… Это теплые волны. Теплые и большие. Они бегут к берегу, и становятся все больше и больше, и нависают над тобой, и нет, не бьют, обдают, обнимают в теплые и сильные объятия, и бегут дальше по берегу и рассыпаются перламутровым бисером у ног стройной пальмы, под ее широкополыми листьями, которые нежно раскачивает теплый ветер с моря.
Все вокруг волнуется, но приятно. От этого волнения, ветра и волн, почему-то на душе только покой. И никуда не хочется отсюда уходить. Солнце клонится к закату. Я люблю оказаться здесь вечером или, когда нет жары, а только тепло и никакого зноя. Волны в такой момент серые или серо-зеленоватые, и все бегут и бегут к тебе, и раскатываются перед тобой, падают ниц в преданном поклоне. И ветер нежный, и все послушно тебе.
Но иногда случается оказаться здесь в самый отчаянный полуденный зной. И тогда я захожу в мангровый лес и хожу там, или сижу и смотрю, как в полумраке густых зарослей, сквозь крышу ветвей и листьев скользят, и играют солнечные лучи, переливаются, пересекая друг друга.
И если случится оказаться там во время прилива, то становлюсь свидетелем редкой феерии, когда, пробившись сквозь густую крону, солнечные лучи ослепительно плещутся в воде. А если отлив, то играет солнечным зайчиком лесной карликовый леопард, точно котенок, что спустился с деревьев, полакомится прыгунами, и это удивительная игра, от которой не хочется отвести глаз. Иногда, когда я захочу, он подходит ко мне и трется у моих ног, играет, трогая широкими мягкими лапами, иногда все же, задевая меня когтями, но не сильно, я думаю лишь из озорства, и тогда я ухвачу его за шиворот, впрочем, тоже не сильно. Тогда, ловким движением он выкрутится, и в два мягких, пластичных прыжка окажется на стволе, а затем, и на ветвях ближайшего дерева, и смотрит оттуда лукаво зелеными глазами, дескать, попробуй, достань, и уже качается на лианах.
И так я сижу здесь один спокойный и счастливый. И кажется мне, что покой и счастье сидят со мною рядом, и когда мне наскучит или спадет жара, я опять выйду к волнам, и покой и счастье последуют за мной, и уже не оставят меня никогда.
Всякий раз, когда я откуда-то, из тесного кабинета, или постылой очереди, уже не могу выбраться, воображенье уносит меня именно туда. Если Вам придется, как всем морякам, идущим из Атлантики в Индийский океан проходить Мыс Доброй Надежды, сверните налево, на север, то есть, и вот он. Или же просто закройте глаза, как я. В общем, если доведется, не примените заглянуть туда, вам понравиться.
Мадагаскар… Это теплые волны. Теплые и большие. Они бегут к берегу, и становятся все больше и больше, и нависают над тобой, и нет, не бьют, обдают, обнимают в теплые и сильные объятия, и бегут дальше по берегу и рассыпаются перламутровым бисером у ног стройной пальмы, под ее широкополыми листьями, которые нежно раскачивает теплый ветер с моря.
Все вокруг волнуется, но приятно. От этого волнения, ветра и волн, почему-то на душе только покой. И никуда не хочется отсюда уходить. Солнце клонится к закату. Я люблю оказаться здесь вечером или, когда нет жары, а только тепло и никакого зноя. Волны в такой момент серые или серо-зеленоватые, и все бегут и бегут к тебе, и раскатываются перед тобой, падают ниц в преданном поклоне. И ветер нежный, и все послушно тебе.
Но иногда случается оказаться здесь в самый отчаянный полуденный зной. И тогда я захожу в мангровый лес и хожу там, или сижу и смотрю, как в полумраке густых зарослей, сквозь крышу ветвей и листьев скользят, и играют солнечные лучи, переливаются, пересекая друг друга.
И если случится оказаться там во время прилива, то становлюсь свидетелем редкой феерии, когда, пробившись сквозь густую крону, солнечные лучи ослепительно плещутся в воде. А если отлив, то играет солнечным зайчиком лесной карликовый леопард, точно котенок, что спустился с деревьев, полакомится прыгунами, и это удивительная игра, от которой не хочется отвести глаз. Иногда, когда я захочу, он подходит ко мне и трется у моих ног, играет, трогая широкими мягкими лапами, иногда все же, задевая меня когтями, но не сильно, я думаю лишь из озорства, и тогда я ухвачу его за шиворот, впрочем, тоже не сильно. Тогда, ловким движением он выкрутится, и в два мягких, пластичных прыжка окажется на стволе, а затем, и на ветвях ближайшего дерева, и смотрит оттуда лукаво зелеными глазами, дескать, попробуй, достань, и уже качается на лианах.
И так я сижу здесь один спокойный и счастливый. И кажется мне, что покой и счастье сидят со мною рядом, и когда мне наскучит или спадет жара, я опять выйду к волнам, и покой и счастье последуют за мной, и уже не оставят меня никогда.
Всякий раз, когда я откуда-то, из тесного кабинета, или постылой очереди, уже не могу выбраться, воображенье уносит меня именно туда. Если Вам придется, как всем морякам, идущим из Атлантики в Индийский океан проходить Мыс Доброй Надежды, сверните налево, на север, то есть, и вот он. Или же просто закройте глаза, как я. В общем, если доведется, не примените заглянуть туда, вам понравиться.
